Неточные совпадения
Сзади процессии следовала Пфейферша, без кринолина; с одной стороны ее конвоировала Аксиньюшка, с другой — знаменитый юродивый Парамоша, заменивший
в любви глуповцев не менее знаменитого Архипушку, который
сгорел таким трагическим образом
в общий
пожар (см.
Хотя же
в Российской Державе законами изобильно, но все таковые по разным делам разбрелись, и даже весьма уповательно, что большая их часть
в бывшие
пожары сгорела.
В ту же ночь
в бригадировом доме случился
пожар, который, к счастию, успели потушить
в самом начале.
Сгорел только архив,
в котором временно откармливалась к праздникам свинья. Натурально, возникло подозрение
в поджоге, и пало оно не на кого другого, а на Митьку. Узнали, что Митька напоил на съезжей сторожей и ночью отлучился неведомо куда. Преступника изловили и стали допрашивать с пристрастием, но он, как отъявленный вор и злодей, от всего отпирался.
—
В детстве я ничего не боялся — ни темноты, ни грома, ни драк, ни огня ночных
пожаров; мы жили
в пьяной улице, там часто
горело.
Клим не поверил. Но когда
горели дома на окраине города и Томилин привел Клима смотреть на
пожар, мальчик повторил свой вопрос.
В густой толпе зрителей никто не хотел качать воду, полицейские выхватывали из толпы за шиворот людей, бедно одетых, и кулаками гнали их к машинам.
От холода еще сильнее будут
гореть, стоит только рукой достать одно березовое полено… да и незачем совсем доставать полено: можно прямо, сидя на стене, содрать рукой с березового полена бересту и на спичке зажечь ее, зажечь и пропихнуть
в дрова — вот и
пожар.
«
Пожар будет,
сгорят, пожалуй, — говорил он, — и крыс тоже много
в этом доме: попортят».
И Бакунин
в своей пламенной жажде мирового
пожара,
в котором все старое должно
сгореть, был русским, славянином, был мессианистом.
В очистительном огне мирового
пожара многое
сгорит, истлеют ветхие материальные одежды мира и человека.
Столь раннее появление этой северной гостьи можно объяснить тем, что
в горах Зауссурийского края после лесных
пожаров выросло много березняков, где она и находит для себя обильный корм.
Вся местность с правой стороны реки Дагды до реки Локтоляги обезлесена
пожарами.
В горах с левой стороны растут исключительно хвойные леса; внизу, по долине, участки гари чередуются с участками смешанного леса, тоже со значительной примесью хвои.
Кулему, длиной 40 км, течет с запада и имеет истоки
в горах Сихотэ-Алиня, а Ханьдахеза — 20 км; по последней можно выйти на реку Сицу (приток Санхобе), где
в прошлом году меня застал лесной
пожар.
Следующие четыре дня (с 9 по 12 декабря) мы употребили на переход по реке Уленгоу. Река эта берет начало с Сихотэ-Алиня и течет сначала к юго-востоку, потом к югу, километров 30 опять на юго-восток и последние 5 км снова на юг.
В средней части Уленгоу разбивается на множество мелких ручьев, теряющихся
в лесу среди камней и бурелома. Вследствие из года
в год не прекращающихся
пожаров лес на
горах совершенно уничтожен. Он сохранился только по обоим берегам реки и на островах между протоками.
Отсюда долина Амагу начала суживаться, и река сделалась порожистой;
в горах появились осыпи и целые площади, обезлесенные
пожарами; зато внизу,
в долине, лес стал гуще; к лиственным породам примешалось много хвои.
По ней нам и надлежало идти. Всюду на
горах лес был уничтожен
пожарами; он сохранился только
в долинах как бы отдельными островками.
Приближались сумерки. Болото приняло одну общую желто-бурую окраску и имело теперь безжизненный и пустынный вид.
Горы спускались
в синюю дымку вечернего тумана и казались хмурыми. По мере того как становилось темнее, ярче разгоралось на небе зарево лесного
пожара. Прошел час, другой, а Дерсу не возвращался. Я начал беспокоиться.
Первый раз
в жизни я видел такой страшный лесной
пожар. Огромные кедры, охваченные пламенем, пылали, точно факелы. Внизу, около земли, было море огня. Тут все
горело: сухая трава, опавшая листва и валежник; слышно было, как лопались от жара и стонали живые деревья. Желтый дым большими клубами быстро вздымался кверху. По земле бежали огненные волны; языки пламени вились вокруг пней и облизывали накалившиеся камни.
Поднялся ветер.
В одну минуту пламя обхватило весь дом. Красный дым вился над кровлею. Стекла затрещали, сыпались, пылающие бревна стали падать, раздался жалобный вопль и крики: «
Горим, помогите, помогите». — «Как не так», — сказал Архип, с злобной улыбкой взирающий на
пожар. «Архипушка, — говорила ему Егоровна, — спаси их, окаянных, бог тебя наградит».
Кузнец ушел;
пожар свирепствовал еще несколько времени. Наконец унялся, и груды углей без пламени ярко
горели в темноте ночи, и около них бродили погорелые жители Кистеневки.
Дубровских назад сему лет 30 от случившегося
в их селении
в ночное время
пожара сгорел, причем сторонние люди допускали, что доходу означенное спорное имение может приносить, полагая с того времени
в сложности, ежегодно не менее как до 2000 р.
Но когда именно и
в каком присутственном месте таковая купчая от поверенного Соболева дана его отцу, — ему, Андрею Дубровскому, неизвестно, ибо он
в то время был
в совершенном малолетстве, и после смерти его отца таковой крепости отыскать не мог, а полагает, что не
сгорела ли с прочими бумагами и имением во время бывшего
в 17… году
в доме их
пожара, о чем известно было и жителям того селения.
Я помню одно необычайно сухое лето
в половине восьмидесятых годов, когда
в один день было четырнадцать
пожаров, из которых два — сбор всех частей.
Горели Зарядье и Рогожская почти
в одно и то же время… А кругом мелкие
пожары…
— Всю ночь
в Рогожской на
пожаре был… Выкупаюсь да спать… Домов двадцать
сгорело.
Это хладнокровие возмутило даже Мышникова. Кстати, патентованные несгораемые шкафы не выдержали опыта, и
в них все
сгорело. Зато Вахрушка спас свои капиталы и какую-то дрянь, спрятав все
в печке. Это, кажется, был единственный поучительный результат всего запольского
пожара, и находчивость банковского швейцара долго служила темой для разговоров.
Мельничные
пожары начали из года
в год повторяться с математическою точностью, так что знатоки дела вперед предсказывали, чьи теперь мельницы должны были
гореть.
В бесконечных буднях и
горе — праздник и
пожар — забава; на пустом лице и царапина — украшение…
День был тихий и ясный. На палубе жарко,
в каютах душно;
в воде +18°. Такую погоду хоть Черному морю впору. На правом берегу
горел лес; сплошная зеленая масса выбрасывала из себя багровое пламя; клубы дыма слились
в длинную, черную, неподвижную полосу, которая висит над лесом…
Пожар громадный, но кругом тишина и спокойствие, никому нет дела до того, что гибнут леса. Очевидно, зеленое богатство принадлежит здесь одному только богу.
Из Александровска
в Арковскую долину ведут две дороги: одна — горная, по которой при мне не было проезда, так как во время лесных
пожаров на ней
сгорели мосты, и другая — по берегу моря; по этой последней езда возможна только во время отлива.
То, что было вчера мрачно и темно и так пугало воображение, теперь утопало
в блеске раннего утра; толстый, неуклюжий Жонкьер с маяком, «Три брата» и высокие крутые берега, которые видны на десятки верст по обе стороны, прозрачный туман на
горах и дым от
пожара давали при блеске солнца и моря картину недурную.
Если же везде сухо, то степные
пожары производят иногда гибельные опустошения: огонь, раздуваемый и гонимый ветром, бежит с неимоверною быстротою, истребляя на своем пути все, что может
гореть: стога зимовавшего
в степях сена, лесные колки, [Колком называется, независимо от своей фигуры, всякий отдельный лес; у псовых охотников он носит имя острова] даже гумна с хлебными копнами, а иногда и самые деревни.
В Могилеве, на станции, встречаю фельдъегеря, разумеется, тотчас спрашиваю его: не знает ли он чего-нибудь о Пушкине. Он ничего не мог сообщить мне об нем, а рассказал только, что за несколько дней до его выезда
сгорел в Царском Селе Лицей, остались одни стены и воспитанников поместили во флигеле. [
Пожар в здании Лицея был 12 мая.] Все это вместе заставило меня нетерпеливо желать скорей добраться до столицы.
Когда князь спросит, кто писал, скажите, что вы сами слышали на бирже разговоры о
пожаре, о том, что люди
сгорели, а тут
в редакцию двое молодых людей пришли с фабрики, вы им поверили и напечатали.
Но сие беззаконное действие распавшейся натуры не могло уничтожить вечного закона божественного единства, а должно было токмо вызвать противодействие оного, и во мраке духом злобы порожденного хаоса с новою силою воссиял свет божественного Логоса; воспламененный князем века сего великий всемирный
пожар залит зиждительными водами Слова, над коими носился дух божий;
в течение шести мировых дней весь мрачный и безобразный хаос превращен
в светлый и стройный космос; всем тварям положены ненарушимые пределы их бытия и деятельности
в числе, мере и весе,
в силу чего ни одна тварь не может вне своего назначения одною волею своею действовать на другую и вредить ей; дух же беззакония заключен
в свою внутреннюю темницу, где он вечно
сгорает в огне своей собственной воли и вечно вновь возгорается
в ней.
— А насчет отечественных исторических образцов могу возразить следующее: большая часть имевшихся по сему предмету документов,
в бывшие
в разное время
пожары,
сгорела, а то, что осталось, содержит лишь указания краткие и недостаточные, как, например: одним — выщипывали бороды по волоску, другим ноздри рвали. Судите поэтому сами, какова у нас
в древности благопристойность была!
Внезапно изба ярко осветилась. Морозов увидел
в окно, что
горят крыши людских служб.
В то же время дверь, потрясенная новыми ударами, повалилась с треском, и Вяземский явился на пороге, озаренный
пожаром, с переломленною саблей
в руке.
— Об том-то я и говорю. Потолкуем да поговорим, а потом и поедем. Благословясь да Богу помолясь, а не так как-нибудь: прыг да шмыг! Поспешишь — людей насмешишь! Спешат-то на
пожар, а у нас, слава Богу, не
горит! Вот Любиньке — той на ярмарку спешить надо, а тебе что! Да вот я тебя еще что спрошу: ты
в Погорелке, что ли, жить будешь?
Пожар увидели уже с улицы, когда вся горница была
в огне. Пламя распространялось быстро. Люди спаслись, но дом
сгорел.
— Придурковатый, — сказал Тиунов. — С испуга,
пожара испугался, сестрёнка с матерью
сгорели у него, а он — помешался. Жил
в монастыре — прогнали, неудобен. А будь он старше за блаженного выдали бы, поди-ка!
Но к утушению заразы сего очень мало, а зло таково, что похоже (помнишь) на петербургский
пожар, как
в разных местах вдруг
горело и как было поспевать всюду трудно.
— Сейчас я получил сведение, что
в Орехово-Зуеве, на Морозовской фабрике, был вчера
пожар,
сгорели в казарме люди, а хозяева и полиция заминают дело, чтоб не отвечать и не платить пострадавшим. Вали сейчас на поезд, разузнай досконально все, перепиши поименно погибших и пострадавших… да смотри, чтоб точно все. Ну да ты сделаешь… вот тебе деньги, и никому ни слова…
Мертво грохочут
в городе типографские машины и мертвый чеканят текст: о вчерашних по всей России убийствах, о вчерашних
пожарах, о вчерашнем
горе; и мечется испуганно городская, уже утомленная мысль, тщетно вперяя взоры за пределы светлых городских границ. Там темно. Там кто-то невидимый бродит
в темноте. Там кто-то забытый воет звериным воем от непомерной обиды, и кружится
в темноте, как слепой, и хоронится
в лесах — только
в зареве беспощадных
пожаров являя свой искаженный лик. Перекликаются
в испуге...
…
В середине лета наступили тяжёлые дни, над землёй,
в желтовато-дымном небе стояла угнетающая, безжалостно знойная тишина; всюду
горели торфяники и леса. Вдруг буйно врывался сухой, горячий ветер, люто шипел и посвистывал, срывал посохшие листья с деревьев, прошлогоднюю, рыжую хвою, вздымал тучи песка, гнал его над землёй вместе со стружкой, кострикой [кора, луб конопли, льна — Ред.], перьями кур; толкал людей, пытаясь сорвать с них одежду, и прятался
в лесах, ещё жарче раздувая
пожары.
Три года тому назад все было возможно и легко. Я лгал
в этом самом дневнике, когда писал, что отказался от нее, потому что увидел невозможность спасти. Если не лгал, то обманывал себя. Ее легко было спасти: нужно было только наклониться и поднять ее. Я не захотел наклониться. Я понял это только теперь, когда мое сердце болит любовью к ней. Любовью! Нет, это не любовь, это страсть безумная, это
пожар,
в котором я весь
горю. Чем потушить его?
[
В первый раз «Благородный театр» был дан 28 декабря 1827 года; по крайней мере так напечатано было
в «Московских ведомостях»; подлинный же репертуар
сгорел вместе со всем театральным архивом
в последнем
пожаре Петровского театра.]
Домик и местишко до этой поры переходили из рук
в руки без всякого заявления властям и без всяких даней и пошлин
в казну, а все это, говорят, писалось у них
в какую-то «китрать», но «китрать» эта
в один из бесчисленных
пожаров сгорела, и тот, кто вел ее, — умер; а с тем и все следы их владенных прав покончились.
— Себя-то, себя-то… Не от всякой искры
пожар может быть, иная и так, зря
сгорит. Себя-то… Мне — всего сорок с годом, а я скоро помру от пьянства, а пьянство — от беспокойства жизни, а беспокойство… разве я для такого дела? Я — для дела
в десять тысяч человек! Я могу так ворочать — губернаторы ахнут!
Пришли с той стороны две красивые девушки
в шляпках, — должно быть, сестры студента. Они стояли поодаль и смотрели на
пожар. Растасканные бревна уже не
горели, но сильно дымили; студент, работая кишкой, направлял струю то на эти бревна, то на мужиков, то на баб, таскавших воду.
Пожар кончился. И только когда стали расходиться, заметили, что уже рассвет, что все бледны, немножко смуглы, — это всегда так кажется
в ранние утра, когда на небе гаснут последние звезды. Расходясь, мужики смеялись и подшучивали над поваром генерала Жукова и над шапкой, которая
сгорела; им уже хотелось разыграть
пожар в шутку и как будто даже было жаль, что
пожар так скоро кончился.
Мы на го́ре всем буржуям
Мировой
пожар раздуем,
Мировой
пожар в крови —
Господи, благослови!
Озадаченный люд толковал,
Где
пожар и причина какая?
Вдруг еще появился сигнал,
И промчалась команда другая.
Постепенно во многих местах
Небо вспыхнуло заревом красным,
Топот, грохот! Народ впопыхах
Разбежался по улицам разным,
Каждый
в свой торопился квартал,
«Не у нас ли
горит? — помышляя, —
Бог помилуй!» Огонь не дремал,
Лавки, церкви, дома пожирая….